Отбери у ближнего. Как Россия возвращает церковную собственность за рубежом вопреки санкциям

Имперская собственность за рубежом: кому она досталась после революции

К началу XX века Российская империя владела обширным имуществом за рубежом: церквями, подворьями, резиденциями, участками земли и культурными учреждениями. Большинство объектов находилось в Европе и на Ближнем Востоке — в том числе в Ницце, Париже, Иерусалиме, Бари и Палестине. На тот момент Русская православная церковь была фактически государственной структурой, поэтому церкви и иные религиозные объекты за рубежом де факто были государственной собственностью.

После Февральской революции 1917 года временное правительство объявило себя правопреемником монархии, сохранив притязания на зарубежное имущество. Но Октябрьский переворот отменил эту преемственность: большевики отказались от долгов и обязательств царской России, прекратили действие законов и фактически создали государство нового типа на обломках бывшей империи.

Проблема состояла еще и в том, что все активы Российской империи не могли автоматически перейти новому Советскому государству. Возьмем более поздний пример: после распада СССР все бывшие республики Советского Союза имели статус государств-правопреемников и затем между собой договаривались, кто какую долю получит от общесоюзного добра. Так и на имущество Российской империи теоретически могли претендовать все государства, появившиеся на ее территории, а не только один Советский Союз, и уж тем более ничто не могло перейти от Российской империи к СССР автоматически.

В международном праве объем правопреемства определяется самим государством-правопреемником, в том смысле что оно не обязано нести полную ответственность за государство-предшественника. Одновременно с этим государство-правопреемник не может автоматически претендовать на всю собственность и активы государства-предшественника, этот вопрос решается им во взаимодействии с другими государствами-правопреемниками и с внешними партнерами. Поскольку советская власть почти с самого начала объявила об отказе от выплат по долгам и обязательствам прежних правительств, она не могла претендовать на то, чтобы ей были переданы все внешние активы бывшей империи.

В результате все активы оказались в правовом вакууме. Там, где объекты не были национализированы или отобраны местными властями, ими начали управлять русские эмигранты. Так появились независимые приходские ассоциации, РПЦЗ (Русская православная церковь за границей), а также приходы, перешедшие под юрисдикцию Константинопольского патриархата. Именно эти структуры — «белая церковь» — стали владельцами большей части наследия.

Тем не менее Советский Союз не оставил тему окончательно. В 1920–30-х годах он предпринимал попытки отсудить некоторые объекты. Наиболее известный пример — русское подворье в итальянском Бари, построенное в 1911 году на средства императорской семьи. В 1926 году советские представители попытались отсудить подворье у эмигрантов, но проиграли.

Иногда советская дипломатия добивалась результатов. В 1960-х СССР заключил с Израилем сделку, по которой тот передал Союзу Сергиевское подворье в Иерусалиме. Взамен СССР купил у Израиля крупные партии цитрусовых — этот компромисс вошел в историю как «апельсиновая сделка». Формально Израиль признал право собственности СССР, но сама сделка была юридически спорной, поскольку распорядителем зданий считалась РПЦЗ и ее представители в переговорах не участвовали.

Впрочем, вплоть до конца 1980-х советская реституционная политика оставалась несистемной, эпизодической и в целом неэффективной. К моменту распада СССР значительная часть зарубежной церковной и культурной собственности уже давно находилась в устойчивом юридическом владении эмигрантских структур, враждебных советскому режиму и не признающих Московский патриархат. Интерес к этим объектам вернется — но уже не под знаменем интернационализма, а под флагом возрождаемой империи.

Возвращение по-новому: как путинская Россия взялась за имперское наследие

После распада СССР Россия официально провозгласила себя его правопреемницей, что позволило претендовать на дипломатическую собственность за границей. Однако дореволюционные активы — храмы, подворья, кладбища — оставались вне этой логики. Россия не объявляла себя правопреемницей Российской империи, что юридически усложняло любые претензии на имперское имущество. Тем не менее в конце 1990-х началась новая волна интереса к «забытой» собственности.

Поводом послужила кампания историка Владлена Сироткина, который в 1998 году публично заявил о существовании за рубежом несметных богатств, утерянных Российской империей, — от золота до зданий. Несмотря на скепсис профессионального сообщества, идея «царского наследия» нашла отклик у политиков. В том же году правительство выпустило постановление о необходимости поиска имперской недвижимости и активов.

Поворотным моментом стало начало 2000-х. Уже при Владимире Путине в 2000 году был издан указ, передавший управление всей зарубежной (не дипломатической) собственностью в ведение Управления делами Президента РФ (УДП). Для реализации задачи была создана структура «Госзагрансобственность», а ее фактическим куратором стал Владимир Кожин — руководитель УДП с 2000-го по 2014 год, впоследствии фигурант антикоррупционных расследований ФБК.

Кожин сыграл ключевую роль в превращении эпизодических заявлений о «наследии» в постоянную государственную политику. Именно при нем УДП начало кампанию по выявлению, юридическому оформлению и фактическому возврату объектов, когда-то принадлежавших Российской империи.

В 2006 году Кожин открыто заявил, что «Россия намерена вернуть себе бывшую царскую собственность за рубежом». В 2010 году он отчитался об успехах: в собственности России уже оказались храмы и подворья в Ницце, Иерусалиме, Бари и других городах. При этом акцент делался на «деликатности» процесса: без шума, но с твердой политической волей.

Формально это были правовые процедуры. Но на деле за ними стояла вся система государственного воздействия: Управление делами Президента, РПЦ, дипломаты, а в ряде случаев и спецслужбы. Так «возвращение» зарубежной собственности стало частью глобального проекта по укреплению образа России как «исторической державы», возрождающей свои культурные, духовные и юридические позиции на международной арене.

Этот проект не был спонтанным и не зависел от внешнеполитической конъюнктуры. Он был встроен в государственную машину. И именно потому, в отличие от попыток СССР, стал по-настоящему результативным.

Как это работает: юридические и неформальные механизмы «реституции»

Хотя Россия не признает себя юридическим правопреемником Российской империи, с начала 2000-х годов она активно использует аргумент «исторической преемственности» для возвращения имущества, построенного или приобретенного царским правительством. Эти претензии оформляются как восстановление справедливости, но реализуются через гибкую и многоуровневую систему: от судов и переговоров до давления через церковь, дипломатию и силовые структуры.

Основной путь — это иски в национальные суды стран, где находятся объекты. Российская сторона утверждает, что:

• здания были построены на государственные или императорские средства;
• документы начала XX века подтверждают собственность Российской империи;
• передача или регистрация объектов в эмигрантские руки не аннулировала государственные права.

Так, в деле собора в Ницце российские юристы ссылались на договор аренды 1909 года, по которому храм передавался местной ассоциации на 99 лет. С истечением срока, по утверждению России, объект должен был вернуться «законному владельцу» — то есть государству.

Собор был построен в 1912 году на средства императора Николая II. После революции здание оказалось в ведении русской эмигрантской общины. В 1920-х годах контроль над храмом закрепила за собой Ассоциация православных русских в Ницце (ACOR-Nice) — светская организация, связанная с Константинопольским патриархатом и зарегистрированная по французскому праву.

Десятилетиями ACOR-Nice владела зданием и управляла приходом. Московский патриархат не признавался там каноническим представителем. В 2005 году Россия подала иск, заявив, что срок аренды (согласно договору 1909 года) истек, а здание принадлежит ей как правопреемнице империи. Стороной защиты в процессе выступала как раз ACOR-Nice.

Один из ее представителей профессор Сорбонны Михаил Соллогуб заявлял:

«Мы хотим общения и сотрудничества с РПЦ, мы хотим открытости, но мы не считаем необходимым объединять всех православных русских под одним церковным единоначалием».

В 2010 году суд в Ницце признал за Россией право собственности. Вопреки протестам ассоциации и части прихода, объект был передан государству. Собор перешел в юрисдикцию Московского патриархата и был взят на баланс Управления делами Президента.

Когда суды не давали нужного результата, в ход шли политические рычаги. Самый наглядный пример — русское подворье в Бари. После безуспешных попыток Советского Союза отсудить комплекс его судьба была решена в 2007 году на высшем уровне: во время визита Владимира Путина в Италию вопрос был поднят напрямую, и уже в 2008 году мэрия передала объекты Российской Федерации.

Подворье, включающее храм и жилой корпус, было построено в 1911 году на средства Императорского православного палестинского общества. После революции управление им перешло к зарубежному ИППО и РПЦЗ — именно они фактически владели зданием в межвоенный период и после Второй мировой войны.

Как уже упоминалось выше, в 1926-м и 1930-х годах Советский Союз пытался отсудить объект, но проиграл. В ответ на угрозу возможного захвата подворья советской стороной тогдашний хранитель комплекса князь Николай Жевахов передал его в собственность муниципалитета Бари. Однако сделка включала важное условие: РПЦЗ сохраняла право доступа к храму для проведения богослужений и в течение многих лет продолжала там служить.

До 1998 года оба храма при подворье находились в распоряжении «белой церкви» — РПЦЗ. В 1998 году между мэрией Бари и РПЦ МП был подписан договор, по которому мэрия Бари отдала в ведение Московского патриархата верхний храм и ряд жилых помещений подворья. Однако нижний храм остался у «зарубежников».

В рамках визита Владимира Путина в Италию в 2007 году вопрос о передаче российской стороне подворья был включен в повестку переговоров на высшем уровне. В 2008 году весь комплекс зданий подворья вместе с храмами был передан России, причем со стороны Москвы объект принимал управделами президента Владимир Кожин.

Никаких судебных исков не потребовалось. Сделка оформлялась как жест доброй воли, но в действительности это была дипломатическая уступка в обмен на политические и экономические выгоды.

Таких кулуарных договоренностей было больше, чем известно публично, — и в них РПЦ часто играла роль ширмы для имущественной активности УДП.

Конфликтные кейсы: как Россия возвращала «имперскую» собственность за рубежом

Иногда вмешательство шло уже не юридическими и даже не дипломатическими методами. Пример — комплекс в Иерихоне (Западный берег реки Иордан), построенный Российской духовной миссией в конце XIX века. После 1917 года он остался под управлением Русской православной церкви за границей (РПЦЗ), которая продолжала обслуживать его, несмотря на ухудшение отношений с местными властями.

Однако в январе 2000 года, после визита делегации Московского патриархата и переговоров с руководителем Палестины Ясиром Арафатом, на территорию комплекса ворвались сотрудники палестинских силовых структур, которые выгнали оттуда представителей РПЦЗ и передали контроль над участком Московскому патриархату. Не последнюю роль в этом решении палестинских властей сыграл недавний визит патриарха Алексия II в Вифлеем и его теплые отношения с Арафатом.

Выдворение монахинь с территории участка вызвало дипломатический скандал с участием США. Дело в том, что одна из монахинь, Мария Стефанопулос, была гражданкой США и родной сестрой Джорджа Стефанопулоса, известного американского журналиста и старшего советника президента Билла Клинтона в 1993–1996 годах. На территорию Иерихона тогда прибыл американский консул, а затем и российский, после чего несколько дней шли переговоры уже о разделе участка. История о захвате участка попала в Washington Post и Associated Press.

В конечном счете монахини РПЦЗ были выдворены из Иерихона, а участок перешел к РПЦ. В деле захвата на месте принимал непосредственное участие митрополит Кирилл (Гундяев), тогда глава Отдела внешних церковных связей.

В 2008 году мэр города Иерихон Хассан Салех лично передал Сергею Степашину (главе российского Палестинского общества) документы на право владения участком. Палестинские власти подчеркивали, что решение о «возвращении» России участка было вынесено самим Махмудом Аббасом (глава Палестинской национальной администрации с 2005 года). Тогда же Владимир Кожин посетил участок и стал готовить планы его реконструкции уже в рамках российской собственности. В 2010 году патриарх Кирилл выразил ему отдельную благодарность за поддержку этого проекта, который стал «первым крупным проектом на Святой Земле в третьем тысячелетии».

В подобных случаях наблюдается синхронность действий дипломатии, церкви и местных силовых структур, что наводит на мысли о более глубокой координации — возможно, при участии российских спецслужб.

В каждом реституционном кейсе, где Россия предъявляла претензии на объекты дореволюционной недвижимости, ключевым был вопрос: кто владеет этим сейчас? Почти всегда речь шла не о бесхозной собственности, а о зданиях, находившихся в законном и устойчивом пользовании эмигрантских или церковных структур, часто не признававших юрисдикцию Московского патриархата. Россия в этих спорах возвращала не пустые стены, а символические центры чужой памяти.

Сергиевское подворье в Иерусалиме, к примеру, было построено в 1889 году Императорским православным палестинским обществом и оставалось под контролем его зарубежной ветви после революции. Этим зданием фактически управляли структуры, связанные с РПЦЗ и зарубежным ИППО.

В 1960-х годах в рамках политико-экономического обмена между СССР и Израилем («апельсиновая сделка») последний передал права на подворье Советскому Союзу в обмен на масштабные закупки цитрусовых. Эта передача прошла без участия реальных пользователей объекта и с юридическими оговорками, которые долгое время делали статус подворья спорным.

После распада СССР комплекс оказался в подвешенном состоянии. В 2008 году при активном лоббировании со стороны Сергея Степашина (глава российского ИППО) Израиль официально признал Россию владельцем Сергиевского подворья. Здание было реконструировано при участии УДП и передано под патронаж Московской патриархии. На момент передачи прежние владельцы — представители зарубежного ИППО — продолжали считать сделку нелегитимной, но их претензии были проигнорированы.

В чем интерес РПЦ

После революции 1917 года русская церковь оказалась разделена на две части. Внутри страны продолжала существовать Московская патриархия, оказавшаяся под прямым контролем советской власти. В 1927 году митрополит Сергий подписал декларацию лояльности к Советскому Союзу, заявив, что радости и печали государства — это радости и печали церкви. Этот акт закрепил за РПЦ ярлык «сергианской» церкви — зависимой от безбожного режима, лишенной самостоятельности и компрометированной сотрудничеством с властями.

За рубежом же сформировалась Русская православная церковь за границей (РПЦЗ), категорически не признававшая советскую власть и Московскую патриархию. Эта «белая церковь» считала себя подлинной носительницей традиции и канонического преемства. Параллельно в странах Западной Европы оформились приходы русской традиции, вошедшие под юрисдикцию Константинопольского патриархата. Именно эти структуры — РПЦЗ и экзархат — стали владельцами и хранителями значительной части зарубежной церковной собственности, унаследованной от империи.

С началом 2000-х РПЦ, усилившая свои позиции внутри России, предприняла попытку восстановить контроль над расколотым православным пространством за рубежом. В 2003 году патриарх Алексий II выступил с публичным обращением к зарубежным приходам, призывая к объединению с «Матерью-Церковью». Это было подано как попытка исцеления столетнего раскола.

Однако «белая церковь» не приняла протянутую руку: в ее восприятии Московская патриархия оставалась структурой, несущей на себе наследие сотрудничества с чекистским государством. После провала этой мягкой попытки началась фаза перехвата. РПЦ при молчаливой поддержке государства стала инициировать захваты общин и объектов, иногда оформляя их как «канонические переходы», а на деле — как перевороты.

Одним из самых показательных случаев стал инцидент вокруг храма Александра Невского во французском городе Биарриц. Построенный в конце XIX века, этот храм с 1920-х годов находился под юрисдикцией Константинопольского патриархата и в ведении местной приходской ассоциации. В декабре 2004 года настоятель Георгий Монжош внезапно объявил о переходе прихода в Московский патриархат, сославшись на якобы прошедшее голосование.

Однако, как выяснилось, голосование проводилось с нарушениями: на нем присутствовали люди, не имевшие отношения к юридической структуре прихода, а само уведомление об изменении юрисдикции было передано властям уже после факта. РПЦ немедленно заявила об «историческом воссоединении» прихода с канонической церковью.

Противники воссоединения подали в суд, и в 2005 году французский суд признал действия настоятеля незаконными, постановив, что переход был оформлен с нарушением устава. Приход остался в прежней юрисдикции. Этот случай стал редким примером успешного сопротивления реституционной экспансии РПЦ на территории Европы.

Тем временем Кремль продолжал продвигать идею «духовного воссоединения». Уже в 2001 году Владимир Путин инициировал диалог между Московской патриархией и РПЦЗ. В 2003 году он пригласил митрополита Лавра в Россию, а в 2007-м в Москве был подписан Акт о каноническом общении между двумя церквями. Событие прошло в Храме Христа Спасителя при личном участии Путина, который заявил, что это восстановление единства русского народа.

Формально воссоединение означало восстановление литургического и административного общения. На практике же оно дало РПЦ юридические основания претендовать на зарубежную собственность, которую ранее контролировала РПЦЗ. Не все приходы поддержали воссоединение, часть осталась в независимом положении, но Московская патриархия получила мощный символический и правовой ресурс для расширения своего влияния за пределами России.

Для самой РПЦ реституция стала не просто церковной инициативой, а способом восстановить контроль над русским православием вне пределов государства. Через возвращение храмов и подворий церковь укрепляла не только свое физическое присутствие, но и иерархическое доминирование, претендуя на то, чтобы быть единственным голосом «православной России» в мире.

В этом процессе реституция стала средством подчинения неподконтрольной диаспоры и утверждения канонической гегемонии. Она позволила вернуть не только имущество, но и часть истории, сделав РПЦ политическим и символическим наследником империи — в унисон с тем курсом, который проводит Кремль.

Что происходит сейчас: реституция в эпоху санкций и сопротивления

С начала полномасштабной войны в Украине в 2022 году реституционный проект России оказался под давлением. Санкции, дипломатическая изоляция, кризис доверия — все это сделало российские притязания на зарубежное имущество токсичными для многих государств. Казалось бы, это должно было стать финалом всей реституционной кампании. Но этого не произошло.

Ницца-2025: система все еще работает

Весной 2025 года французский суд в Экс-ан-Провансе передал России церковь Святых Николая и Александры (не путать с Ниццким собором) и православное кладбище Кокад. Это стало логическим продолжением процесса, начатого еще в 2000-х. Несмотря на ухудшение отношений между Францией и Россией, суд признал силу архивных и юридических аргументов, представленных российской стороной.

Этот кейс стал важным сигналом: там, где юридические процедуры были запущены задолго до войны, они продолжаются и дают результат. Система работает по инерции, и эта инерция — не слабость, а встроенная прочность.

Иерусалим: остановленный успех

На другом полюсе — Александровское подворье в Иерусалиме, история которого остается открытой и конфликтной. В 2019 году правительство Израиля зарегистрировало комплекс на Россию, что воспринималось как жест политического партнерства. Но в 2022 году Иерусалимский окружной суд отменил регистрацию, указав на процессуальные нарушения и игнорирование прежних судебных решений.

С тех пор Россия пытается вернуть контроль: в 2023 году при участии премьер-министра Биньямина Нетаньяху была создана специальная рабочая группа для перепроверки оснований. В 2024 году глава российского ИППО Сергей Степашин публично заявил, что «вопрос фактически решен». Однако к 2025 году регистрация так и не была восстановлена, а объект остается под контролем германского отделения ИППО.

Кампания по возвращению зарубежной имперской собственности, начавшаяся как малозаметная административная инициатива на рубеже 1990-х — 2000-х годов, к середине 2020-х оформилась в устойчивый государственно-церковный проект с внятной логикой, целями и институциональной машиной. За двадцать лет Россия выстроила механизм, в котором судебные и дипломатические каналы переплетены с каноническими претензиями, а церковь действует не как автономная духовная сила, а как один из инструментов внешней политики.

Этот проект выжил в условиях санкций, международной изоляции и резкого падения доверия к России. Он продолжает приносить результат, пусть и не так быстро, как раньше. Победа в Ницце в 2025 году показала, что юридическая инерция работает на Кремль — при условии, что процесс был запущен заранее и подкреплен необходимыми документами. При этом случай Александровского подворья в Иерусалиме демонстрирует пределы этой модели: политизация темы, сопротивление местных структур и рост недоверия делают реституцию все более затрудненной и затратной.

Но главное — кампания по реституции не только о праве собственности. Это способ символического восстановления утраченного: имперской идентичности, глобального присутствия, представления о «единой исторической России», объединяющей власть, церковь и диаспору. Храмы и подворья становятся анклавами новой идеологии, где под видом «духовной преемственности» закрепляется право Москвы на культурное и политическое лидерство в русском зарубежье.