Уже в 2016 году экономика Венесуэлы была разрушена до уровня гуманитарной катастрофы: бешеная инфляция, дефицит базовых товаров — не хватало лекарств, риса, муки, мыла, сахара, даже туалетной бумаги. Все это на фоне изощренной коррупции, контрабанды, многочасовых очередей, немыслимых условий ведения бизнеса и спорадических бунтов населения. В 2013 году ситуация была получше, но весьма далека от нормальной: экономика уже и тогда была разрушена чавистами. А с тех пор, по данным МВФ, экономика упала почти на 50% — это посерьезнее, чем Россия в 1990-х, и даже чем Зимбабве после гиперинфляции в 1998-м. Прошло шесть лет, и сегодня мы видим, что режим Николаса Мадуро зашатался. Самый интересный вопрос: но как же режиму при таком развале экономики удалось продержаться эти шесть лет, а может быть и еще какое-то время?
У этой стабильности есть разные объяснения. Во-первых, оппозиция в стране была сильна, но одновременно раздроблена и не имела общепризнанного лидера. Руководитель оппозиционной партии Voluntad Popular Леопольдо Лопес попадал то в тюрьму, то под домашний арест; ее прежний лидер Энрике Каприлес Радонски в последние годы утратил популярность из-за компромиссной позиции в отношении власти. Возможно, нынешний лидер оппозиции Хуан Гуайдо сможет объединить вокруг себя критическое количество сторонников, то есть сделает то, чего не удавалось его предшественникам.
Немаловажно, что армия контролирует границы, а значит, контрабанду и наркотрафик
Во-вторых, фактором стабильности была поддержка армии, фактически купленной режимом Мадуро. Армии принадлежит масса коммерческих предприятий. Есть банк BanFANB, сырьевая компания Camimpeg, CASA — поставщик в Министерство продовольствия. Кроме того, военные владеют массой компаний через подставные структуры. И, что немаловажно, армия контролирует границы, а значит, контрабанду и наркотрафик.
В-третьих, надо признать, что чавизм на первых этапах своего становления (до смерти Уго Чавеса), пусть и через плохо работающие и уродливые механизмы, несколько улучшил жизнь беднейших слоев населения в стране с высочайшим уровнем неравенства. От популистских раздач времен нефти по $100 за баррель уже давно ничего не осталось, но все же какая-то остаточная лояльность у некоторых групп населения, видимо, до сих пор есть.
Но все эти факторы представляются второстепенными.
Исход
Американский экономист Альберт Хиршман в своей классической книге «Exit, Voice, and Loyalty: Responses to Decline in Firms, Organizations, and States» отмечал, что у потребителя есть два варианта реагирования на ухудшение качества товаров и услуг: voice option и exit option. Если нам перестал нравиться какой-то товар или услуга или ухудшились отношения в какой-то значимой для нас группе (на рабочем месте, в семье, в государстве), мы можем протестовать, жаловаться или как-то по-иному довести свое недовольство до нужной стороны (voice). Второй вариант — просто перестать покупать товар или покинуть группу, которая нас более не устраивает (exit). В разных случаях люди прибегают либо к первой опции, либо ко второй.
Венесуэлец стоит перед лицом той же альтернативы. Либо попытаться изменить положение дел у себя в стране (voice), либо эмигрировать (exit).
Эмигрировать оказывается проще, чем бороться. По данным UNHCR и IOM, агентств ООН по беженцам и мигрантам соответственно, Венесуэлу покинули 3 млн человек — почти каждый десятый. Это исход, сравнимый только с войной в Сирии (5,7 млн беженцев при населении в 20 млн).
Больше всего — более миллиона беженцев — осело в соседней Колумбии. Кстати, там же «оседают» и венесуэльские товары по сниженным ценам, в том числе и так любимый российскими поклонниками чавизма практически бесплатный бензин. Полмиллиона перебралось в Перу, 220 тыс. — в Эквадор, 130 тыс. — в Аргентину, больше 100 тыс. — в Чили и 85 тыс. — в Бразилию.
Самые состоятельные уехали в США и Европу еще при Чавесе. Для этого слоя общества эмиграция и экономически, и психологически не столь болезненна. Как правило, латиноамериканская элита сильно американизирована, прекрасно говорит по-английски. Многие учились в лучших университетах США (конечно, есть сильные различия по странам — венесуэльский традиционный высший класс менее американизирован, чем, например, сальвадорский, — но всё же).
После смерти Чавеса в 2013-м, когда экономическая ситуация стала резко ухудшаться, страну стал покидать и средний класс. Это тоже не так сложно, во всяком случае с языковой точки зрения — для переезда в другие страны Латинской Америки не нужно учить другой язык. Да и культурно страны довольно близки.
Что работает на рынке, не работает в политике
Разумеется, уезжают в основном молодые, успешные и образованные. То есть ровно те, на кого могла бы рассчитывать оппозиция, если бы они остались в стране. Двое из троих моих венесуэльских приятелей уехали — один в Чили (кстати, популярное направление для образованных слоев), другая — не худшая представительница российской диаспоры — вернулась в Россию.
Еxit и voice Хиршмана — реакция потребителя на ухудшение качества товаров и услуг на рынке. Но индивиду все равно, как будут себя чувствовать другие. В отношении компаний на рынке и еxit, и voice работают неплохо. Если вы просто перестанете покупать не подходящий вам продукт (еxit), а вместе с вами это сделает еще значительная группа потребителей, у компании сократится рынок сбыта и начнутся проблемы.
Когда активная часть общества — молодежь — вместо voice практикует еxit, риск волнений снижается
В политике все по-другому. Для коррумпированных и неэффективных политиков наибольшую опасность представляет voice (протесты, восстания). Но когда население вместо voice практикует еxit, причем так поступает и наиболее активная часть общества — молодежь, риск волнений снижается. Как-то попытаться изменить ситуацию к лучшему, сменить власть (voice) могут только остающиеся. Но их все меньше, и они все старше — молодежь голосует ногами.
Для стран, зависимых от экспорта нефти, трагическая ситуация с Венесуэлой, как ни кощунственно это звучит, в экономическом смысле скорее благоприятна. Венесуэла очень богата нефтью. Однако основная масса запасов — это сверхтяжелая нефть в бассейне Ориноко. Для ее извлечения требуются современные технологии и масштабные инвестиции, которые могут предоставить только крупные транснациональные нефтесервисные компании. А последние практически свернули свою работу в Венесуэле. В результате за годы экономического развала производство нефти упало до уровней 1980-х: до 1,2 млн баррелей в день, против 3 млн в начале века и 2 млн в 2017-м. Сокращение на 0,8 млн за год — это практически на столько же, как в Иране в результате жестких американских санкций. В Венесуэле обошлись без санкций: всё развалили сами.
Александр Зотин — старший научный сотрудник Всероссийской академии внешней торговли